Иван Макаров

Среди всевозможных удач, Глухой и немой, как крамола, Катается кожаный мяч По чистому полю футбола.

Бегущие, как на пожар, По белому свету кругами, Толкают испытанный шар Ботинками и сапогами.

Скрывая ненужную дрожь, Он смотрится в темные лужи, Он знает, на что он похож, Усталый и серый снаружи.

Большая чужая семья Из кремния и углерода, Кругом холодна, как змея, Живет неживая природа.

Мелькают начала начал: Милиция, баня, аптека. Летает по свету кочан С капустным лицом человека.

Он жив, он страдает, смотри — Усталый, больной, одинокий, И воздух ему изнутри Надул сумасшедшие щеки.

И, длинный, как путь на Восток, Дрожащий, как хвост эшелона, Гуляет судейский свисток Над пыльной травой стадиона.

Темным воздухом тихо дышу. Поздно вечером из дому вышел... Как лягушечий хор опишу Для того, кто ни разу не слышал?

Что-то там выкликают они? Надувными щеками качают... «Два — не два...» — начинают одни. «Два! Два! Два!..» — дружный хор отвечает.

Водяное, болотное «Ква» Над забытой деревней Заречье. Хор ночной: между «два» и «не два» Нерешенное противоречье.

Или так создаются миры? — В забытьи камыша и осоки — «Два — не два...» — на соцветья икры «Два! Два! Два!..» — выпадают молоки.